В годы войны Узбекистан стал домом для многих тысяч эвакуированных детей

[dmitriy]

Ташкентский вокзал.



25 ноября 1941 г. был издан приказ наркомата просвещения Узбекской ССР, по которому на Ташкентском вокзале создавался Центральный детский эвакопункт... Прибывали эшелоны, как правило, ночью. Звонок из диспетчерской: «Из Арыси вышел поезд №... В четвертом, седьмом, девятом вагонах – дети. И тогда на перрон выходила бригада – с носилками, аптечкой, детской одеждой. С тревогой вглядывались в медленно ползущий паровоз. У каждого из тех, кто находился в этих вагонах, была уже своя тяжелая, а порой и трагическая судьба. Но что удивляло: на первый взгляд все они выглядели одинаково – испуганными, измученными, молчаливыми и малоподвижными. На этом сером, жутко сером фоне помнятся и видятся только ребячьи глаза – полные ужаса, горя, усталости и... надежды. Их не описать, не забыть.
Кто-нибудь из встречающих первым поднимался в вагон и как можно более бодрым голосом говорил:
– Здравствуйте, дети! С приездом! Кто хочет каши – выходи. Вещи с собой.
Эти слова обладали магической силой. Дети – те, что могли, кто держался еще на ногах, – сыпались из теплушки. Взяли за правило: первым делом вести ребят в баню. Но потом сами не выдержали – уж очень голодными были дети. Прямо от вагонов вели их в столовую. Дежурный врач предупреждал, чтобы не обкормили детей, неделями не видевших горячего: «Перекормите – погубите»... А за теми, кто не мог выбраться из теплушек, приходили с носилками. На машине их развозили по детским больницам.
Задушевный разговор
Полчаса отводилось на кормление детей в железнодорожной столовой. Через полчаса ровно нужно было оторвать их от стола, выстроить парами и вести на улицу Полторацкого, в баню и спецпропускник. Заботливые женские руки помогали малышам раздеться, связать в узелок одежду, вложить записку с фамилией. Ребятишек стригли, мыли и одевали... Нет, это было не просто. Дети, неделями находившиеся в дороге, были завшивлены, свирепствовали тиф, дизентерия, кожные болезни. А ведь у многих, выходивших каждый вечер на перрон, были свои дети, которых они могли заразить. Восемь работниц эвакопункта, несших эту вахту добра, заболели сыпняком. Несколько человек – дизентерией...
Много хлопот доставляла дежурным детская обувь... Ребятишки иногда но нескольку дней, а то и недель дороги не разувались. Одни – чтоб ботинки, сапожки не пропали, другие – по неумению. И теперь обнаруживались признаки обморожения или, того хуже, гангрены.
Путь из бани в эвакопункт был еще трудней. Отяжелевшие от непривычно сытного обеда, разморенные теплом, дети до того ослабевали, что передвигаться самостоятельно уже не могли. Приходилось нести их на руках.
В эвакопункте каждого регистрировали в специальном журнале учета (а это бывало подчас сопряжено с немалыми трудностями: малыш не мог ничего сообщить о себе – ни возраста, ни фамилии, ни места, откуда приехал). Записав на бумажке пункт назначения, ребятам постарше давали ее в руки, малышам – совали в карман или пришпиливали к левому плечу. После этого дети могли уснуть. Засыпали они мгновенно, быть может, впервые за несколько месяцев сном спокойным и сладким: под потолком горела самая настоящая лампочка, напоминающая дом, в желудке не было привычного чувства голода, а главное – им сказали, что больше нечего бояться бомбежек и утром их снова покормят.
Дежурные воспитатели обходили зал, готовились к утру. Раиса Львовна Верник резала хлеб (этим в течение многих месяцев занималась только она – знак самого высокого и полного доверия)... «Самарканд», «Фергана», «Карши», «Наманган» или «Бухара», «Андижан», «Ургенч», «Коканд» – таблички с этими обозначениями висели к утру на дверях эвакопункта. Ответственный дежурный, связавшись с диспетчером железной дороги, обычно знал, на какие пути будут поданы поезда для детей, а диспетчеру было известно, сколько детей отбывает в том или ином направлении. Согласованность в действиях давала возможность избежать суеты и неразберихи.
За час до отправления составов дежурная будила детей... Дети, вчера еще все одинаково вялые, угрюмые, молчаливые, вдруг оживлялись, у каждого проявлялся характер, кто-то даже начинал озорничать.
За теми, кто оставался в Ташкенте, приходили машины. Многих разбирали ташкентцы. Бывали ночи, когда за детьми выстраивались очереди. Выбирали не самых красивых, приглядных – нет, самых слабых, больных, истощенных.
К утру помещение эвакопункта пустело. Разошлись добровольцы. Но не все – иные остались. Вместе с сотрудницами, заступившими на новую смену, с теми, кто прислан сегодня женотделами райкомов партии, райкомами комсомола, кто пришел с предприятий, из институтов и школ, они будут чистить, дезинфицировать, мыть, стирать и гладить, чтобы принять новую партию эвакуированных детей. И так изо дня в день, каждую ночь.
С увеличением потока прибывающих детей совершенствовалась система их распределения. Для больных или бациллоносителей требовалось особое помещение. На улице Весны был открыт карантинный дом. Здесь дети находились в течение двух недель под надзором врачей, и только после этого их переводили в обычный детдом. Ставшая вскоре по совместительству директором карантинного детдома Раиса Львовна Верник рассказывает: – Дети попадали к нам истощенные, слабые. Некоторых приносили на носилках. Их надо было подкрепить, чтобы директора детдомов забирали их без опаски. И тут уж делалось все. Дети получали мандаринные и лимонные соки, шоколад и гранаты, яблоки и сухофрукты. Карантинному детдому были выделены дополнительные средства для закупки овощей и свежих молочных продуктов на рынке.
Но дети нуждались в восстановлении не только физического здоровья, но и духовного. Страшные тени пожарищ, убийств и бомбежек еще долго преследовали их. Они были молчаливы, замкнуты. Здесь даже самые лучшие лекарства не помогали. Только заботой и лаской можно было растопить их сердца. Работники карантинного дома делали все, чтобы дети чувствовали себя как в родной семье. Приглашали артистов, детей вовлекали в самодеятельность. Сотрудники приносили из дома книги, шахматы, игрушки, картинки, краски. Удивительно, как старая кукла, изукрашенный мячик, потертый котенок возвращали ребенку душевный покой, давно забытую радость...
Из одноимённого рассказа Г. Марьяновского, из книги "Дети военной поры", под редакцией Э. Максимова, М., "Политиздат", 1988 г.

Источник: https://www.facebook.com/rusbeki/